О работе условного журналиста в гипотетической редакции

[Мнение автора письма может не совпадать с редакцией — прим. Сизифа]

Непростое законодательство

В 2020-ом году, когда актёр Ефремов в состоянии разнообразных опьянений устроил ДТП, в котором погиб человек, всех мучил вопрос «Поступят с ним по закону и посадят или отмажут?» На это один мой знакомый заметил, что одно то, что люди задаются таким вопросом, означает, что никакого «по закону» больше нет.

Российское законодательство в последние десятилетия активно меняли: ужесточали и методично превращали в минное поле, карта которого есть только у власти (да и то, условная). То есть зачастую не запрещали что-то конкретное, а размывали формулировки. Это было закономерным, потому что произвол разного рода давно уже стал частью российской действительности: за коррупцию уже давно сурово карали домашними арестами, условными сроками и переводами из одного ведомства в другое. Предусмотреть все возможные ситуации, из которых придётся выкручиваться в будущем, невозможно. Куда проще использовать нечеткие формулировки, которые можно трактовать. Такой подход сказался на работе журналистов.

Большой поход

Начало Похода оживило соцсети. Люди при каждом удобном случае обозначали свое отношение к происходящему и позиции, на которых они стоят: многие в лучших традициях хиппи выступали против, другие настаивали на том, что надо спасать мир, и только так можно это сделать. Но вдруг представители обеих фракций оказались на тонком льду. Потому что спустя несколько недель, в начале марта, Госдума единогласно принимает поправки в УК, которые вводят ответственность за «распространение фейков о действиях ВС РФ». Больше нельзя говорить того, что может дискредитировать действия военных. Например, открыто не поддерживать эти самые действия. Ведь если ты не поддерживаешь, значит видишь в происходящем что-то плохое, но Поход обозначен как спасительный и хороший, из чего следует, что «не поддерживать» = «дискредитировать». Самое интересное, что и называть Поход можно было только совершенно определённым образом.

Поход напоминал некие процессы в истории, как левая рука напоминает правую. Но его позиционировали как нечто уникальное, и неправильное название так же могло дискредитировать — и людей, и сам Поход. Попасть впросак из-за использования неверной терминологии вполне могли и те, кто поддерживал происходящее. Шансы у них были меньше, конечно. Тем не менее, чужие пугаются куда сильнее, когда видят, как ты жестоко лупцуешь своих. В 2022 году реальные сроки за комментарии, посты и репосты в соцсетях были уже чем-то будничным. Так что не было сомнений, что писать и высказываться о происходящем нужно с большой осторожностью.

Законодательство связало людям руки. Прочувствовать это было легко. Объявление о начале Похода спровоцировало волну эмиграции. По официальным данным уехало меньше ста тысяч человек. По неофициальным — от полумиллиона до 800 тысяч. Часть эмигрантов активно высказывалась в соцсетях — они гордо называли вещи своими именами. В России было немало тех, кто чувствовал то же самое, и тоже самое хотел бы говорить. Но здесь это стало уголовным преступлением. Да, немало людей пренебрегали законом и высказывали свои суждения. Вопрос в том, как спокойно им после этого спалось. Ведь скоро начались суды, где людям давали реальные сроки за нарушение нового закона. Уголовные дела по репостам и иже с ними показали, что давности у подобных преступный действий нет, и не факт, что в какой-то момент из вороха давно забытых сториз в какой-нибудь из запрещённых соцсетей не достанут твой пост...

Закон давил на журналистов в разы сильнее. Журналистское сообщество ничем не отличается от любого другого. Там такие же люди, с разными мнениями и взглядами. Одни любят мороженое, другие — нет. Но, в отличие от обывателей, журналист должен высказываться — это его прямая профессиональная обязанность. И если его личные чувства конфликтуют с законодательно обозначенной конвой, живётся ему непросто. Конечно, часть популярных лидеров мнений смогла выбраться за границу и оттуда разоблачать всех и вся. Но большинство журналистов — нет. Кроме того, каждый работник СМИ изначально понимает, что ему платят за донесение определённых посылов и идей (тем, кто не понимает сам, говорят это на первом месте работы прямым текстом). Если ты не знаменит, или у тебя нет альтернативного источника дохода, то у тебя два варианта: не обращать внимания на своё мнение и совесть или постоянно менять работу. Большинство выбирает тренировать совесть: учат ее ловкости, гибкости и умению молчать. Это не упрёк. Искать работу тяжело, и с каждым годом становится только труднее — из-за изменений в экономике и потому, что с годами человек становится всё более инертным. А когда одним из советчиков при выборе между лёгким и правильным становится еще и Уголовный кодекс — сами понимаете. Уголовные дела за репосты здесь видятся чем-то вроде предупредительных выстрелов, мол, ничто не укроется от Ока.

Рассылка приглашений

20 сентября 2022 года Госдума приняла поправки УК РФ, которые усиливали ответственность за отдельные преступления против военной службы. Слушанье длилось 3 минуты.

21 сентября началась Рассылка приглашений к участию в Походе.

Возьмём условную редакцию и попробуем представить, как эти события сказались на её работе. Сейчас довольно большая часть любой редакции — женщины. Пусть так будет и в этой. Допустим, эта редакция находится в городе, где все друг друга знают. И последнее допущение — пусть эта редакция будет открыто аффилирована или даже непосредственно подчинена региональному правительству.

Все самые горячие инфоповоды в период принудительных зазваний присоединиться к Походу связаны с Рассылкой приглашений. У провластного СМИ всегда есть обязательство позиционировать власть определённым образом. В новых обстоятельствах эти рамки должны бы стать жёстче. Хотя бы потому, что писать о происходящем надо в определённом ключе и, как и с Походом, определёнными словами.

Итак, коллектив. Пусть в редакции работают два-три молодых мужчины и семь-восемь женщин. Первые будут озабочены тем, пригласят их или нет, вторые будут волноваться о том же, но по отношению своих мужей, братьев-сватьев. Поскольку город маленький, у каждого сотрудника найдется пара историй про родственника, друга или соседа, которые уже вошли в круг избранных. Мужская часть редакции постарается сохранять хладнокровие, но это будет плохо удаваться. Ведь вокруг наверняка будут постоянно обсуждать вопиющие случаи произвола и то, какие лучше заказать ботинки и термобельё, и где купить кнопочный телефон. Спастись в работе тоже не выйдет, потому что работа — это новости. То есть, по сути, возможное решение — это и есть проблема. А от новостей будет трясти: то приглашение вручили инвалиду, то пенсионеру. Журналисты окажутся в ситуации, когда читать новости будет невыносимо, потому что нервы не выдерживают, но и остановиться нельзя: с одной стороны это прямая обязанность журналиста, с другой — из них каждый будет стараться узнать, чего ему стоит ждать для самого себя. Самое парадоксальное, что новая информация только усилит панику, потому что в ней не будет конкретики. Она скорее констатирует происходящее, но никак не обрисовывает понятную перспективу. Попробую объяснить. Пусть в этой гипотетической редакции работает, например, журналист с инвалидностью. Сколько бы он ни пытался выяснить, чего ему ждать от Рассылки приглашений, из новостей он ничего бы не узнал. Наша редакция аффилирована с правительством региона, и, казалось бы, журналисты в ней должны знать больше. На самом деле, всё не так.

Тонкости работы

Мероприятия в стране проводили серьёзные, поэтому и основная часть работы каждого журналиста была бы связана с освещением самих этих процессов и субпроцессов.

Осенью люди обычно хандрят. Они становятся чувствительнее, эмоциональнее, чаще поддаются экзистенциальным страхам. Внезапная необходимость писать большую часть рабочего времени, ещё и сверхурочно, о Походе и Рассылке вызвала бы у журналиста сильный стресс. У одних могли случаться истерики, у других — приступы паники. Кроме того, алгоритм Рассылки не был прозрачным и понятным, и журналисты продолжительное время пребывали в неведении. Когда становится понятно, что ничего нового в «новостях» нет, обычный человек может переключиться на что-то, немного успокоить нервы. Журналист так сделать не может.

Получается, что в условной редакции десятки людей одновременно испытывали бы волнение от неопредёленности, осеннюю хандру и экзистенциальные страхи, которые бы распаляли сухие полешки пустых новостей. Большое событие — это всегда аврал. В такой нервной обстановке даже журналисты, взгляды которых согласовывались бы с «линией партии», были бы вымотаны эмоционально и физически. Несогласным пришлось бы гораздо тяжелее.

Начальный период общегосударственных мероприятий суетной, поэтому несогласные не могли бы уволиться: все вокруг озабочены тем, как справиться с происходящим, а не планами на будущее, вроде найма новых сотрудников. Увольняться в такой ситуации небезопасно: надо что-то есть, чем-то оплачивать кредиты, ипотеку, да и просто счета за коммуналку. Да и куда бы они пошли? Офис независимого СМИ будет находиться в этой же реальности, и повестка редакции будет той же. А ничего другого журналист делать не умеет. Тем не менее, нашлись бы те, кто ушёл бы из редакции в некое независимое СМИ. Они бы успокаивали себя тем, что могут выражать другую точку зрения. Но как мы выяснили выше, инаковость этих точек зрения регулирует Уголовный кодекс. Так что этот протест был бы скорее успокоением для своей совести. Ведь эти журналисты вынуждены бы были «отводить глаза». Большинство же продолжило бы работать на своих местах.

Кроме того, над каждым довлели бы коллеги. В любом коллективе есть те, кто искренне поддерживает власть. Когда закон разрешает озвучивать только определённые мнения, даже спустить пар просто проорав то, что думаешь о происходящем — небезопасно. Ведь коллеги легко могут поделиться с руководством тем, что услышали. Зачем им так поступать? Например, чтобы получить какие-то преференции. Или просто из-за того, что иное мнение покажется им крамольным и требующим осуждения.

Каково было бы руководить таким коллективом — зависит от опыта редактора и близости СМИ к административному аппарату. Любой Поход сейчас — праведный. А значит в любом тексте присутствует шовинистический нарратив — намеренно или по неопытности автора. И редактор должен был бы с этим что-то делать. Например, тратить огромную часть времени на то, чтобы снизить накал шовинизма и при этом не задеть чувств автора и не нарваться на жалобу за попытку «заткнуть рот» или что-то подобное. Ведь когда журналист практически цитирует руководство страны, а редактор такой текст не пропускает, выходит, что редактор засланный казачок.

Эта гипотетическая редакция тесно связана с правительством. А что же независимые СМИ? Логично предположить, что как только было объявлено о начале Рассылки пригласительных, всех руководителей редакций собрали бы на общее совещание с представителями власти. На этой встрече журналистам очертили бы границы площадки, на которой им можно играть. Когда у тебя есть административные рычаги, кажется, что устроить подобное несложно. СМИ — самая обычная организация, куда приходят за зарплатой. Если каким-то образом эта организация не сможет зарабатывать, оплачивать счета и выплачивать зарплаты, СМИ будет вынуждено закрыться. Можно даже допустить, что кто-то из особенно ретивых руководителей сможет бравировать возможностью организовать приглашение в Поход для тех, кто пренебрежёт очерченными границами. Но всё это будет крайней мерой, ведь нечёткость формулировок в некоторых законах позволяет сделать всё куда быстрее и проще. Вот Юрий Шевчук, например, получил штраф за дискредитацию военных, при том, что ни слова про них непосредственно он не сказал. Так что можно предположить, что независимые СМИ отличаются от аффилированных настолько мало, что этой погрешностью можно пренебречь.

Инфополе

В каждом регионе есть ЦУР — Центр управления регионом. Эти организации призваны ускорить реакцию на проблемы жителей. Они занимаются мониторингом информационного поля и реагируют. Работают там в основном креаторы, то есть люди, которые создают контент. Предположим, в сети появляется сообщение о нашествии крыс на город N. Как журналист может решить такую проблему? Кажется, только сообщить на вверенной ему площадке — на портале или в канале — и взять комментарий у дератизаторов. Но решить проблему могут только дератизаторы. Так как же ЦУР помогает управлять регионом? Заявлено, что «эта государственная структура создана для того, чтобы оперативно реагировать на жалобы россиян не только по прямому обращению в органы власти, но и на информацию в социальных сетях, газетах и иных общедоступных источниках». То есть они сообщают «куда надо». Но зачем там нужны журналисты? Можно предположить, что команда креаторов нужна, чтобы сгладить углы. Сделать это несложно. Достаточно окружить негативное нашествие крыс позитивными новостями на ту же тему. Например, сделать 3-5 материалов о том, что месяц назад у крыс начался «сезон» и рассказать, как дератизаторы уже четыре недели без сна и отдыха проводят необходимые мероприятия по всему городу N, чтобы крысы не расплодились и не устроили нашествие. Поскольку это подведомственная организация, эти материалы распространят по всем доступным каналам — официальным и неофициальным. То есть исходный проблемный материал не удалят физически, нет. На него отреагируют. И теперь на запрос «нашествие крыс в городе N» поисковик будет выдавать новости о неусыпной работе всех организаций и ведомств города. Если в стакан с водой начать сыпать песок, то он вытеснит большую часть воды. Форма остаётся той же, а суть подменена. Вместо нехватки чего-нибудь какой-нибудь группе лиц, появятся рассказы о том, как работают не покладая рук, чтобы обеспечить. То, почему не хватает и кто виноват — рассказывать вряд ли будут. Но у большинства эти вопросы не возникнут. Ведь заниматься обеспечением будут слепые, бабушки и котята на фоне транспаранта с громким эмоциональным призывом. Эмоции всегда отключают логику.

Поход и сопутствующие мероприятия — процессы чрезвычайно масштабные, а значит могло произойти всякое. Даже при строительстве дома бывает, что нет-нет, да произойдет какое-то ЧП или несчастный случай, и рабочий нарушит технику безопасности, получит серьёзную травму или даже погибнет. Как бы в редакциях реагировали бы на такие тонкие места Похода и Рассылки? Кажется, что аффилированная редакция должна была бы запрашивать разрешение по каждому потенциально негативному материалу у неких руководителей, которые тоньше понимают, что и как сказывается на общем впечатлении и мнении общества о происходящем. Более свободные СМИ могли бы писать более свободно, но опять же — понимая, что распространение заведомо нелицеприятных новостей может не очень хорошо сказаться на будущем их редакции. Это сотрудникам объяснила бы власть на общем совещании и регулярно напоминало бы начальство — учредители, которые обычно близко общаются с властью.

Когда негативные новости не рекомендовано распространять, можно представить, что и сообщать о каких-то серьёзных событиях журналистам будут неохотно, а то и не будут совсем. Зачем зря людей волновать? Легко может сложиться ситуация, когда руководитель редакции может узнать о массовом прощании с погибшими в Походе постфактум.

Хиты

Больше года в инфополе творилась откровенная «нелепица». В Поход с военными отправился некий Оркестр. Вообще, военные оркестры должны формироваться из военных. Но участники этого бойз-бенда были гражданскими. Они отправились в Поход без обязательных приглашений, по зову сердца. И всё бы ничего, но Оркестр был вооружен. В общем, этот коллектив единомышленников вполне проходил по 359 статье УК РФ «Наёмничество». Точнее, должен был бы проходить. Но оркестранты так виртуозно и задорно играли, что этот факт, казалось, никого не заботил. И с одной стороны, они были во всех новостях, с другой — многие редакции не решались о них писать. Потому что в УК РФ есть статья 205.2 в названии которой есть оборот «пропаганда терроризма». А пропаганда — это распространение информации, которая может повлиять на общественное мнение, то есть распространение любой информации. Неизвестно, как и что можно говорить. Обычный журналист всё той же условной редакции скорее откажется браться за такой материал, потому что даже позитивное освещение очередного концерта может аукнуться. Тем не менее, часть телеканалов и интернет-СМИ безбоязненно освещали весь концертный тур артистов: и съёмки клипов с чрезмерно натуралистичным CGI [изображения, сгенерированные при помощи трёхмерной компьютерной графики – прим. Сизифа], и визиты в музыкальные академии страны, где оркестранты набирали себе дублёров. Большинство обычных людей смотрели на происходящее, как на блокбастер, но более или менее грамотные журналисты понимали, насколько лёд тонкий.

Вскоре появился закон, который очень хотелось бы обсудить. Но его неверная оценка неопытным человеком тоже может быть расценена как дискредитация.

Снова перенесемся в гипотетическую редакцию. Когда участники Похода начали возвращаться домой, в официальных ТГ-каналах ведомств стали появляться сообщения о том, что некоторые из вернувшихся совершают преступления. И вот молодой журналист гипотетической редакции получает сообщение о том, что оркестрант «набедокурил». Он чувствует, что такие новости важно сообщать. Но сделать этого не решается: статус Оркестра так и не ясен, не дискредитирует ли эта новость кого-то, не очерняет ли она регион... и проч. Он обращается к руководителю редакции, но и руководителя мучают те же сомнения. И материал редакция не выпускает. Сколько таких материалов? Тут можно только предположить...