Темень. Часть 6. Кони.

Жил на земле добрый человек. И звали его Фёдор Абрамов. Слыхали, нет? Может, и слыхали. Говорят про то, что ходил он в рубахе по деревне и вздыхал и охал, глядя вокруг. Часто мне виделось в воображении, как бродит он по полям и вздыхает: от красоты, от людей, от их истории. Напитается духоскрепностью, а потом уезжает в Ленинград писать про что-нибудь «русское». И напишет обязательно, какие люди хорошие и сильные, как традиции народ соблюдает. Обязательно репрессии вспомнит. В личную сферу переведёт. Да и вообще, писал про все огрехи совка с любовью. Виделось мне это всё, потому что нас, подранков, заставляли читать рассказы, которые написаны были для взрослых. С опытом к ним надо было подходить. Или давать простые сказки. Они у него тоже есть.

Гораздо позже я стал читать автобиографию Абрамова. С интересом обнаружил, что проза для него была не основное ремесло. Точнее, любят и ценят его именно за писательство, однако это не основная стезя была его. Основное призвание было у него учить. После школы поступил на филолога в Ленинград. Потом война. Служил артиллеристом. Был несколько раз ранен. После тяжелого ранения в ноги преподавал, поскольку не был годен к строевой службе. Чуть позже, по желанию, был призван на военную службу в стрелковый запасной полк. После 43-го года был переведён в отдел контрразведки. После войны вступил в ВКП(б), покинул ряды СМЕРША и продолжил обучение в Ленинграде. В 48-м закончил обучение и, будучи уже аспирантом, критиковал так называемых «профессоров-космополитов». Об этом будет жалеть до конца дней. Защитит диссертацию по творчеству Шолохова и пробудет на посту профессора ЛГУ до 60-х годов. Позже вступит в союз писателей. По понятным причинам период творчества Фёдора Абрамова пришёлся на период 50-70-х годов. Духом был Фёдор Абрамов сильным, поскольку не боялся говорить правду. Рассказывал о репрессиях как есть, когда это было не модно. Позже говорил о разорении регионов, когда вокруг все устремились в развитой социализм. Всем он был как стул на трёх ножках – как ни крути, а немного неудобно. Много его хвалили, но и травили немало. Правду все любят, но не про себя. Интересную человек жизнь прожил. Боль ему приносило разорение края, где он вырос. Хорошо, что 90-е не увидал. Тогда уже не деревеньками лихая косила, а городами.

Вспомнил я его, поскольку есть у него рассказик «Деревянные кони». Там хорошо описываются русские избы и народец, что живёт в этих избах. Он небольшой, страниц двадцать не наберётся. Но проникнетесь. Да вообще почитайте, как народ в сёлах жил. Вот примерно в такой абрамовской избе и мне посчастливилось расти. Кони вообще у меня самое тёплое воспоминание о детстве. Живые и деревянные. Деревянные ─ потому что они охраняли покой и уют избы. Что-то теплится всё же, когда смотришь на былинное зодчество. Связь с землёй чувствуешь, что ли? Живые же кони, поскольку опора в деревенской жизни, представляли тёплый оплот чего-то могучего и своего. Можно представить, как гордые рысаки скачут по заливному лугу, но реальность куда суровее. Это были девяностые-нулевые, и конюшни давно были разорены. Некому ухаживать за лошадьми. Точнее, есть, но обычно счастливый хозяин, у которого есть силы ещё и лошадь содержать, полдня работает на работе, другие полдня на хозяйстве. Лошади ухаживались редко и обычно стояли в колтунах, грязи и сильно покусанные слепнями. Да и пахло от них душисто. Но они всё же были и давали возможность людям выживать.

Вообще странное тогда время было. С одной стороны, полная свобода. Родители, помню, всё время были на работе. Батя у меня вообще работал с 5-ти утра до 11-ти вечера. Ещё и умудрялся дом в промежутках строить. Можно сказать, я большую часть детства его и не видел. Мать тоже работала допоздна. После обязательных хозработ и указаний ─ делай что хочешь. Лютейшую дичь творили, из которой форсирование реки на самодельных плотах ─ не самое страшное. Скакали по разрушенным депо, хозпостройкам, детсадам и школам. Труп хозяйственной деятельности СССР был нам игрищем.

Интересные разговоры летали в воздухе. В основном либеральные. Старшие нам говорили о том, что была принудиловка, дефицит. О любви к краю многие рассуждали и о патриотизме. В нулевые часто стала подниматься тема, что 90-е прошли и теперь можно вздохнуть свободно, поскольку Россия крепчает. В то же время, если кто из детей получал хорошую должность в крупном городе, то родственники чуть не в каждом разговоре с гордостью рассказывали о победе своей крови. Самый шик было свалить за границу. Заканчивалось это формулировкой: «Вот смотрите, что наши там могут». Многие радовались, что разнообразие в магазинах появилось. Но на то, что для затаривания в этом разнообразии приходилось сутками работать, грустно замечали, что «жизнь такая». Поскольку в регионе обмен не происходил и всё-таки за поставками, как-никак, следило государство, то криминала не было особо. Интерес вызывали криминальные новости из столицы. С интересом читали про разборки и драки политиков. Да, были в регионе и вахтовики, челноки, серые дельцы и спиртоторговцы. У них были деньги, и с ними приключались порой страшные вещи. Особенно на вокзалах. Но всё же своя бытовуха мало повергала в шок. Потом многое изменится. М-да. Интересное было время.

Когда была жива деревня, я, маленький, очень любил слушать стариков. Рассказывали интересно, Но тогда я не понимал, о чём. Это гораздо позже, после перелома в моей жизни и внутреннего вопроса «а как так всё получилось?» ─ стал интересоваться историей собственной земли. Жаль, что многие книги, которые я прочитал на эту тему, были политизированы.

История богатая. Всё и не перечислишь. Но начало губерния берёт, наверное, с Ивана Грозного. Тогда вместо частных промыслов и торговых пристаней положено начало строительства крупных портов, складов, монастырских и правительственных подворьев, купеческих домов. Последующий такой толчок развития даст Петр I, когда начнёт строительство российского флота. Именно в этом краю он фактически зарождался. С развитием балтийского торгового флота северные торговые порты уступили место в объёме торговли. Однако местность получила направление ─ устремясь в вектор военно-географического развития. Ну и охотничий промысел, конечно. К концу XIX века начали развивать лесное хозяйство и деревообработку.

Подходил XX век.

Стратегическую роль регион стал играть в интервенцию. Подход морского транспорта обеспечивал белогвардейцев подпиткой иностранными войсками и закредитованным провиантом. Но поскольку регион оказался по большей части колонизирован, то, не смотря на малую плотность населения, в это время начала распространяться усиленно красная пропаганда и развиваться рабочее движение. Это продолжалось вплоть до окончания гражданской войны. Потом, вплоть до 41-го года, по области орудовали силы реакции, поскольку ещё вчерашние крестьяне с коренными народами сколачивали ОПГ, а подходы и связь с большим миром хромала из-за отсутствия дорог и железнодорожных путей.

С 39-го по 41-й идет развитие региона как сырьевой базы. Повсеместно идет разработка земли под сельское хозяйство. В военные годы регион используется усиленно как портовая база. Усиленно работает контрразведка с реакцией.

С 60-70-х годов в регионе происходит экономический дисбаланс. С одной стороны, усиливается научно-техническая база и производственно-заготовительные комплексы. С другой, подрывается сельскохозяйственная и аграрно-сырьевая структура. Люди перестали жить на земле, поскольку это было экономически не выгодно. Начался медленный, но верный отток населения. Именно это время описывает в своих рассказах Фёдор Абрамов.

К 80-м возникают предприятия-миллиардеры, которые оказывают экономическое давление не только на свои регионы, но и на чужие. Параллельно хиреет вся инфраструктура и подбивается под городской бюджет.

С 87-89-го года идет сильнейшая криминализация ключевых транспортных узлов. Появляются первые крупные наркотрафики.

Что я помню? Помню, как у людей не было ничего. Предприятия переходили к тем, кто мог что-то вывезти, или что-то, наоборот, привезти. Кто мог вагон сырья налево отгрузить, поначалу становились директорами солидных предприятий. Потом уходили в депутаты. Кто не мог купить предприятия целиком, те покупали цеха в промзоне. Деньги постоянно менялись. Люди работали за еду и спирт. Началось тотальное спаивание населения. Колхозы и совхозы ещё до развала перешли артелям, а позже частным фермам. Последняя ферма закрылась, когда я заканчивал класс восьмой, вроде. В распоряжении её было поле в пару га и 3 коровы.

Началась тотальная эмиграция и вымирание. Помню, все много работали. Кто на своём хозяйстве, кто на малочисленных предприятиях. Отток идёт до сих пор.

Помню, таскали мы свинец из заброшенных ИТР. Помню, как мужики дохли в сорок от работы и перегрузок. Ну и от пьянства, конечно же. Помню, как закрыли одну больницу, потому что имелась ещё больница РЖД. Но потом закрыли больницу и от РЖД, поскольку в ней должны лечиться только железнодорожники, а их мало по области для больницы. Помню деревеньки в три дома, которые отключали от электричества. По документам населению положено электричество, но некому обслуживать. Выселенцам вроде давали деньги на переезд, но денег хватало только на квартиру в другом загнивающем посёлке.

Помню коней. Старых и затасканных, на которых обрабатывали землю. Кони умирали. Да и поля умирали, поскольку пацаны и девчонки бежали с этой никому не нужной земли. Оставались самые бедовые. Наличники, полотенца и деревянных коней помню. Раньше служили оберегом от духов живым, теперь же служат могильными камнями мёртвым. Родовой мой деревянный конь смотрел на макушку ели в упор, когда я последний раз был дома. И трава там была, что скрывала с головой.

Нет больше ничего у меня. Ни дома, ни родины.