Темень. Часть 7. Огня!
Опять в выходные изменились планы. Опять подвёл людей. Есть вещи, которые мы не можем контролировать. Это касается и состояния здоровья. Проклятая мигрень молотком разбивает мне череп. Жаль. События, которые должны были бы состояться в эти выходные, я предвкушал с нетерпением.
Раздаётся звук смс:
Заморозки в воздухе и на поверхности почвы от 0 до -3°С местами по……. ской обл. ночью и утром 23-25 сентября 2024 г.
Теперь понятны причины состояния «нестояния». Стало как-то легче, поскольку со счёта можно сбросить психосоматику. Вечером пришёл сосед и принёс бутылку водки. Пить не хотелось, однако пару рюмок пропустить для разгона крови и расширения сосудов было необходимо. Надо перед работой выспаться, а с мигренью это проблематично. Да и сон под хмелем приходит быстрее и приятнее.
Утро. Собачий холод пробирает до костей. Ежась и сжимаясь, бегу на автобус. Ещё пару дней назад на улице все сутки стояла приятная для прогулки погода, и дорога до работы была лёгкой. Ныне же приятное бабье лето обернулось дыханием суровой русской зимы, чья тень уже медленно выползает из-под опавших листьев.
Зиму люблю, люблю холод, но ненавижу мёрзнуть. Вызывает отвращение гусиная кожа и мурашки на теле, поскольку не в первый раз это для меня оказывается предвестником беды.
В такой морозец я даже обрадовался давке в транспорте, поскольку в куче-мале тел было тепло.
Проходная, недовольные лица, псы завода греются на люках ливнёвок, раздевалка, роба. Мой участок находится между воротами цеха. Ворота сквозные и всю ночь стояли открытыми. В глубине цеха походу теплее, но температура не превышает пятнадцати градусов. А здесь, как на улице, градуса три. Ничего, главное начать работать и механически согреться. Потом и ворота закроют, и тепло-пушками нагонят температуру. Ничего, прорвёмся.
Прошёл час. Уже не чувствую рук. На кончиках пальцев прекратилось покалывание, и руки начали синеть. Лицо от холода ощущается как натянутая на голову резиновая маска. Что-то начальнички совсем забили болт на свои обязанности. Надо подопнуть, походу, к правильному разрешению ситуации. Почему всё должно работать по системе «огнетушитель»?
Надо искать союзников. Не я один мучаюсь на этой грешной земле, в конце-то концов. Сейчас через три минуты будет перекур, и пойду со словом к моим братьям и сёстрам.
– Ребят, что-то совсем холодно стало. Может, к начальству пойти, пускай что-нибудь придумают. Совсем уже терпеть-то сил нет. Так и помёрзнем, поди, как цветы на клумбе.
– Дак а что сделаешь-то? Кому мы нахрен нужны. Они за своих-то не напрягаются, не то что за приезжих или аутстаферов. Утепляться надо было. Надо было через проходную пронести чекушку. Эххх…
– Так-то можем бунтовать. Написать заявление, что, мол, работать так нельзя, и сидеть в бытовке, пока порядок не наведут. Часы идут. Мы же работать пришли, а не мёрзнуть.
– Так-то да. Надо будет.
Плохо. Очень плохо. Быстро согласились. Значит, и соскочат быстро. Ворота закроют, и люди успокоятся сразу, поскольку тягаться с начальством – это как брать волка за уши. Если взялся, то надо держать крепко и до конца. Надо думать. Хорошо подумать.
Раз не в силу воевать, буду партизанить.
На связь с подпольщиками. Пробить набат. Авось, чем помогут. Трудовой кодекс пролистать, может что-нибудь умное там написано. Ладно, начну бегать снизу.
– Привет, бригадир. У тебя списанок нет?
‒ А что, мёрзнешь?
‒ Нуууу. Как видишь.
‒ Да летом все в торбу выкинули. Сказали, что мусор нечего разводить.
‒ Понятно.
Таааак. Бунтовать не получится. Кодекс поменяли. Бытовка есть, кипяток в кулере. До минуса условия обеспечены. Можно только чаще перерывы делать. Хреновый расклад.
‒ Привет, мастер. Можешь стёганку или жилет дать?
‒ В октябре выдавать будут. Пока нет ничего.
‒ Ну, до октября можно и копыта откинуть. К Еве Браун походу идти придётся.
(смеётся) ‒ Думаешь, это поможет?
‒ Ну, раз гора не идёт к Магомету…
‒ Магомета могут и отправить далеко и надолго.
‒ Таки посмотрим.
Надо подумать над заходом. Нельзя давить на жалость. Нельзя дать понять, что сомневаешься. Нельзя агрессировать, поскольку обернут против тебя. Запишут в неадекватные.
Захожу в кабинет. Как обычно, на меня смотрят взглядом Бога, взирающего на блоху. Начинаю вести себя, как завещал Пётр Первый: при начальстве холоп должен иметь вид лихой и придурковатый.
‒ День добрый, Ева Браун!
‒ Чего хотел?
‒ Не могли бы выдать нам СИЗ? ‒ (на лице Евы проскочило лёгкое удивление).
‒ Вам СИЗ выдал мастер. Беруши, перчатки, форму.
‒ Да, выдали. Но дело в том, что выдали обычную робу. И по СанПиНу диапазон защиты от температурного воздействия в границах от +15 до +25. На участке температуру не замерял, но явно она ниже 15-ти градусов. Следовательно, форма не защищает от переохлаждения, и по трудовому кодексу нам положен СИЗ, соответствующий условиям труда. Выдайте нам куртки или жилетки. Пожалуйста.
У Евы глаза аж покраснели от гнева. Лицо же у неё было такое, как если бы она была гроссмейстером и в важном матче её бы обыграла обезьяна.
‒ Я вам не могу выдать утеплёнку. Она будет только в октябре.
‒ Да я понимаю. Но если начальник цеха или кто выше напишет распоряжение, то с ним я могу сходить на склад и получить тёплые вещи. Хотя бы списанные.
‒ Я позвоню директору. Но вряд ли до октября вам их выдадут.
‒ Я не хочу ругаться, но и пневмонию заработать тоже не хочется. Закройте хотя бы ворота. Спасибо.
Вышел из кабинета. Меня просто ненавидели. Мне от этого было ни холодно, ни жарко. Хотя это ложь. Было ужасно холодно и приходилось в этом холоде работать. Ворота закрыли и стало теплее.
Стало скручивать и знобить. В горле горький комок. На лбу появилась испарина и спина стала потеть. Всё-таки простудился. Температура поднялась небольшая, и это крайне неприятно. Большую температуру я переношу хорошо, а вот от небольшой я начинаю бредить.
За станком суетился маленького роста армянин. Он по характеру очень ленив, и заставить его что-то делать ‒ сложная работа. А тут бегает вприпрыжку и суетится.
‒ Что, Рафик, поработать захотелось?
(улыбается своей белоснежный улыбкой а-ля реклама зубной пасты) ‒ Дак холодно. Надо как-то греться.
‒ Ну, грейся. Ева Браун рада, что ты взялся за ум и привыкаешь к труду.
(смеётся) ‒ Пошёл ты.
‒ Бунтовать-то будем?
‒ Да, а смысл? Только по шапке получим. Да и холод пару дней. Можно потерпеть.
«И все идёт по плану!!!» В голове начал петь безумный Летов. Плохой признак.
Перекур. Надо лечь в бытовке на 15 минут, а то сил нет. Ломит всего. Завтра ещё и на растяжку оставаться. А как хочется домой. К жене. Согреться теплом её души и тела. Она бы обо мне позаботилась. Быстро бы на ноги поставила. Но ничего. Приеду в отель и буду себя реанимировать.
Уснул ненадолго. Снилось моё скитанье по общагам. Был у меня сосед Миша. Ветеран. Мужик лет сорока. Седой и в шрамах весь. Приветливый. Заикался сильно. Хороший мужик. Но по весне у него случались приступы.
Сидел я вечером на подоконнике общей кухни, курил дешёвую дизайнерку и заливался «виноградным днём». Сосед, плача, начал биться в двери и бить руками стены. Потом вышел во двор и начал валяться в лужах и грязи. Хватал землю руками и бил по воде руками. Орал всё время:
‒ Огня! Откройте огонь! Всех здесь положат!
Жена буднично собрала детей, прогрела «Оку» и уехала к родителям. Вызвала санитаров перед уходом.
Еле-еле заставил себя открыть глаза. «Огня!» Да, сейчас бы костер развести. С разбитых паллет собрать поленницу. Бумаги положить. Можно вату скатать и обернуть в бумагу. Получится свечка. На сварочных станках поймать красную окалину и ей свечу растопить. Тогда и паллеты можно разжечь. Погрелась бы вся бригада.
Перекур. Стёганку можно из ящиков стащить. Из другой смены украсть утеплёнку. Но, допустим, стащу. Согреюсь. А другой человек мёрзнуть будет. Нееет. Уж лучше я помёрзну. Да и хватит на мой век грехов. Обещал же Иисусу Христу не делать больше плохих вещей, когда крестился. Да на том и баста.
Холодно. «Убивать, убивать, убивать, убивать» ‒ заголосил в моей голове безумный Летов. Удар гильотины. Ещё удар. На ней бы головы резать, а не металл. Всю шваль продажную, всех этих стеклянноглазых, всех твердящих о корпоративном духе и что завод ‒ это большая семья. Всех их под гильотину.
Хотя, такие же люди. С ними в одной грязи плаваем. Они ведь тоже на что-то надеются, к чему-то стремятся. Тянутся к красоте, к тому, что они сами поняли и осознали, и определили, что для них является общечеловеческим благом. Только из-за постоянных проблем, постоянного страха будущего они не видят, что вокруг люди тоже страдают. Не ощущают себя причастными к этому миру, потому что замыкаются в себе из-за своих страхов. Себя больше всех жалко.
Когда люди одиноки, они испытывают апатию ко всему окружающему их. Теряется воля. Имея слабую волю, человек убеждает себя, что есть иная воля, и она гораздо важнее их самих. Так рождается вера в абсолютного Бога, абсолютную власть и абсолютную вседозволенность власть имущих. Людям кажется, что плохой порядок нерушим и надо смириться с судьбой, поскольку плохой порядок лучше хаоса.
Так рождается нацизм. Есть много его определений. Для меня нацизм это полное стирание воли народа и навязывание ему целей, которые выгодны только управляющей элите. Большее подчиняется малому. Поэтому создаются условия, при которых отдельная личность может быть стёрта, раз это выгодно. Она может быть стёрта, поскольку распоряжение начальства гораздо выше цены личности и свободы и всех подчиняющихся этому приказу. Сама форма приказа имеет культ и почитание, и содержимое не имеет уже смысла. Таким образом и в Риме, в сенате, заседал конь, и была война армии с морем. Были императорские балы для простого люда во время вспышек чумы.
Иисус говорил, что надо любить врагов своих. Это надо, поскольку когда ты относишься с пониманием к врагу, тебе легче знать его мотивацию и легче предугадать ход мыслей. Научиться хотя бы не ненавидеть.
Приёмник ловит азбуку Морзе. Центр требует доложить оперативную обстановку. Докладываю. Штаб обдумывает план наступления и обороны. Продержаться. Свои на подходе. Помощь близко. Огня бы. Требуется поддержка огнём.
Холодно. Отель. 200 грамм – остаток от водки. Половину на растирку, половина с перцем и мёдом внутрь. Коктейль «последняя надежда»: 3 таблетки ибуклина, 3 дневных доз витамина C, 3 таблетки противовирусных, мелатонин. Растереться в душе водочной растиркой. Перцовый пластырь на руки, на подошву ступней. На грудь эфир.
Закапаться сосудосуживающими, промыть носоглотку мирамистином и рассасывать суприма-лор.
Отдал за лекарства недельное жалованье.
«Ты ж приехал зарабатывать, верно? Остаться после смены не хочешь?»
«Ребята, давайте покажем, как хорошо мы можем работать, и не посрамим честь компании! Вы ответственны за задержку суточных. Мы не виноваты, что ваши коллеги, на которых вы можете повлиять, устраивают дебоши и напиваются. Из-за этого мы задерживаем вам суточные, поскольку вы не влияете на ситуацию...» ‒ в голове проносятся голоса. Суки.
Трясёт. Холодно. Главное до утра продержаться, а там либо легче станет, либо в больницу идти придётся. Ну, или помру. Надо поспать.
Вьюга. Железнодорожный перегон. Солдаты весь день крепят технику на платформы. Звук работающих кувалд по трехсотым гвоздям, треск костра, где закаляют проволоку, скрежет проволоки. Слышится тяжёлое дыхание. Это солдатики вручную стягивают технику к платформе. Несколько человек навалились на ломы и все силы прилагают, чтобы ещё сильнее притянуть технику.
У всех лица мертвецов. Все понимают свою обреченность. Все понимают, что это только середина, и впереди ещё неделя каждодневной двадцатичасовой работы на морозе. Кто-то попадёт в лазарет, и там их будут лечить днём парацетамолом, а ночью шакальным тумаком. Кто-то пойдёт в отказ и будет давать обратную через самовредительство, свидетельство из госпиталя или через дурку.
Уже близится ночь. Офицеры пьют в теплушках. Шакалы греются у костров, иногда позволяя доходягам покурить рядом. Идёт игра: угадай, сколько тебе времени разрешили погреться? Слишком мало ‒ не успеешь отогреться и сделаешь только хуже ‒ по телу будут судороги. Слишком много ‒ тумаки от шакалов и издевательские поручения.
‒ Тарищь майор, разрешите банку тушёнки взять. Пока перегон ‒ есть пятнадцать минут на перекур.
‒ А ты не обедал? Во сколько приём пищи положен? Боец, ты не ахуел в атаке? Жрать полюбил? Ты здесь не у мамки под боком! Здесь армия! Здесь устав!
Ахуели совсем! Сука, год всего служите. Да вы службу-то нихуя не видели… (дальше идёт истеричный бред в уме пьяного человека).
Надо как-то ещё умудриться согреться. Смотрю, стоит сопровождающий из караула. Ровесник. Так-то тоже шакал. Но на петлице одна сопля. Может, свой.
‒ Привет, браток. Можно у тебя табачком разжиться?
‒ Можно Машку за ляжку… (далее всем знакомый солдатский стендап). Слышь, родственничек, бля: тебе довольствие не дают? Пойдём у старшего спросим, чего и сколько тебе положено.
Надо делать ноги и потеряться.
Ночью подняли раньше подъёма. Вывели недовольных, по мнению начальства. Всем объявили, что по нашей вине пострадают все. И люди начали отжиматься. Отжимались, пока в расположении не запотели окна. Доброе начальство нас согрело на день вперёд, чтобы мы не боялись мороза.
‒ Устали, бляди! Домой, суки, захотели! Мы вам нахуя ломы даём?! Заебался ‒ воткнул лом в землю и прыгай на него. В чем проблема? И вы отдохнёте, и нам военкомат свежих пришлёт.
Холодно. Больничка. Думают, что я симулянт. Месяц температура 37 и нестерпимая головная боль. Вечером качают из-за того, что всё время на проверке говорю, что болен. Отвезли в госпиталь, потому что лошадка не работает, а пристрелить нельзя по закону. Пока. Медкомиссия. Диагноз: гнойный отит внутреннего уха. Ещё бы неделя, и в лучшем случае остался глухим. Три раза на дню кололи цефазолином и обезболивающие. Через неделю к обезболам привык, и они не действовали. Через две недели боль стала стихать, а ещё через неделю выписали. По возвращении меня ждал сюрприз: приблатнённые к шакалам, чтящие кодекс АУЕ (некоторые из них тянули срока по малолетке), записали меня в шныри и закозлили.
Холодно. Вскрыл вены в сортире. Странное чувство. Вроде страшно очень, но будто уже все равно.
Холодно. Повезли в дурку. Обследование. Вернулось желание жить. Позже я таких же потерянных людей увидел в «крокодиловой яме». Признали годным к службе.
Холодно. Весь день провалялся в общаге. Ныл живот. К вечеру вызвал скорую. Отвезли в больницу. Приём полтора часа, подписали документы, отправили бегать по разным кабинетам. Лаборатория, хирург, терапевт и прочие. По лестнице с первого этажа на пятый, с пятого на третий, с третьего на четвертый, с четвертого на первый. Обратно на приём. По документам сказали, что диагноз подтвердился ‒ воспаление аппендикса. Но положить в эту больницу не могут, поскольку надо ехать в областную. Скорая уже давно уехала, местную машину не могут дать. Перекрестили и отправили с Богом. Еду в троллейбусе, и ощущение внутри, что мне к кишкам крючья с грузом прикололи. Любая тряска или шевеления приносили сильную боль. Кое-как добрался через час, сдал в приёмную документы. Очередь большая. Отключился. Проснулся от пощечин. Надо мной стоял хирург с обеспокоенным взглядом. Начал трогать живот.
После осмотра стал орать на персонал. Выяснилось, что у меня уже перитонит и заражение крови. Отключился. Разбудили бабушки санитарки:
‒ Милой, слышишь? Раздеться сможешь? Нам тебя не перевернуть. Вот так, да. Потихонечку. Да, больно. Терпи. Всем сейчас плохо. Вот так, хорошо. Ещё чуть-чуть. Ну постони, постони. Если легче, не сдерживайся. Вот так. А мы тебя сами побреем. Лежи, терпи. Сейчас операционную подготовят, дежурных врачей вызовут и наркоз дадут. Сейчас, милой, потерпи.
Отключился.
‒ Хосподи, синий весь. Крючит? Двигаться-то можешь? Ну милой, переберись на стол. Нам тебя не поднять. Потихоньку. Давай милой. Давай, рычи. Ну поплачь. Сейчас анестезиолог бежит уже.
Утро. Настроение хреновое. Но трясти перестало. Силы чуть-чуть подкопились. Автобус, проходная, псы завода, роба.
Бунт, не бунт, а сил хватает только на час работы. Да и всё равно уже. Пускай уже расстреливают. Да в принципе, чего мне будет? Начальству наплевать. Будут давить с одной стороны, надо примкнуть к другой, противоположной. Пока у пролетариата нет выражения своей воли, приходиться играть в систему сдержек и противовесов.
Хочется всё время пить.
‒ У тебя перерыв когда?
‒ Так-то в девять, но я замёрз сильно и болею. Я если сейчас терафлюшкой не закинусь, загнусь. Можно раз в час на минутку идти греться, холодно очень.
‒ Сейчас подумаем, что сделать можно.
На второй перерыв пошло ещё пару человек. Дурной пример заразителен.
На третий включились тепловые пушки, которые были выключены, ради экономии электроэнергии. Работать стало опять комфортно. В обед слышал, как разговаривают рабочие. За последний год разговоры сильно поменялись. Люди чаще стали задавать вопрос «что делать?» вместо вопроса «кто виноват?». Стали обсуждать тактику. Стали задаваться вопросом, как реагировать на события. Недовольство бродит в народных массах. Пока хаотичное и бесцельное. Но однажды в этом холоде будет огонь. Тот огонь, которого в бессознательном состоянии просил сосед Миша. Скоро наши тут будут.
Центр, центр, радиограмма с окраин: сопротивление дезорганизовано, но продолжает бороться. Конец связи.
Соблюдение санитарных правил является обязательным для граждан, индивидуальных предпринимателей и юридических лиц (ч. 3 ст. 39 Федерального закона от 30.03.1999 № 52-ФЗ "О санитарно-эпидемиологическом благополучии населения").
Условия труда, рабочее место и трудовой процесс не должны оказывать вредное воздействие на человека. Требования к обеспечению безопасных для человека условий труда устанавливаются санитарными правилами (часть 1 ст. 25 Федерального закона от 30.03.1999 № 52-ФЗ "О санитарно-эпидемиологическом благополучии населения").
По температурам смотрим нормативы Таблиц 5.1 и 5.2.
Постановления Главного государственного санитарного врача Российской Федерации от 28 января 2021 года N 2: Об утверждении санитарных правил и норм СанПиН 1.2.3685-21 "Гигиенические нормативы и требования к обеспечению безопасности и (или) безвредности для человека факторов среды обитания", а также смежные пункты. Из них определяем – к какой категории работников Вы относитесь, и какой температурный диапазон приемлем.
Каждый работник имеет право на отказ от выполнения работ в случае возникновения опасности для его жизни и здоровья вследствие нарушения требований охраны труда до устранения такой опасности (ст. 216 Трудового кодекса (ТК РФ).
Статья 216.1 ТК РФ: При отказе работника от выполнения работ в случае возникновения опасности для его жизни и здоровья работодатель обязан предоставить работнику другую работу на время устранения такой опасности. В случае, если предоставление другой работы по объективным причинам работнику невозможно, время простоя работника до устранения опасности для его жизни и здоровья оплачивается работодателем в соответствии со ст. 157 ТК РФ (2/3 от заработка).
Для запуска процедуры:
1. Делаем замер температуры электронным термометром, фотофиксируем показания в разное время;
2. Пишем заявление (два экземпляра) на отказ от работы до устранения негативных факторов окружающей среды, на одном получаем подпись, дату, ФИО и должность начальника/руководителя (ст. 379 ТК РФ: «в целях самозащиты трудовых прав работник, известив работодателя или своего непосредственного руководителя либо иного представителя работодателя в письменной форме может отказаться от выполнения работы, которая непосредственно угрожает его жизни и здоровью). Если на этой стадии что-то пошло не так, пишем обращение в Роспотребнадзор и Роструд (Федеральная служба по труду и занятости), излагая проблему, приложив ранее сделанные фото.